В интервью WomanHit актер рассказал, как его приняли за сына Гаркалина, худшем спектакле в своей жизни, а также признался в нелюбви к ролям бандитов
Игорь Хрипунов пошел по стопам своего земляка (и в будущем художественного руководителя) Олега Табакова — окончил саратовский ТЮЗ. Однако «землячество» не стало каким-то супер-бонусом в его карьере. Был период, когда Игорь даже ушел их МХАТа, но к счастью, сейчас этот «роман» продолжился. Стало и больше интересных предложений в кино, причем не только образов бандитов, которые актеру хорошо удаются. Но главным своим жизненным двигателем сейчас Игорь считает детей. Как шутит сам, у них с Наталией Лесниковской на двоих футбольная команда. В общем, все самое интересное в жизни началось после сорока лет.
– Признайтесь, почему частенько вы начинаете описывать свою творческую биографию со слов: «с детского сада я лез на сцену»?
– Потому что так и было, все время я куда-то лез. Помню, перед семьей за праздничным столом что-то пел, выступал перед ними часто. Я любил быть в центре внимания. А первая роль в детском саду была, помнится мне, Антошка. Ну вот это, помните: «Антошка-Антошка, пойдем копать картошку». И в школе туда же, не учился нормально (о чем сейчас жалею, кстати), но как-то параллельно развивал свои артистические навыки. Так что для меня не стоял вопрос выбора профессии. Таким образом я попал в Саратовский ТЮЗ сначала учиться, а потом еще и на пару лет работать.
– То есть, такого момента не было, когда вы больше не думали ни о чем другом, как только играть на сцене?
– Все так, все правильно. Хотя, конечно, изначально я про театр знал и понимал мало. Я целился сначала в эстраду. Уже потом, когда познакомился с саратовским ТЮЗом, я узнал, что это серьезно и интересно, мне как-то повезло, что ли (смеется). И повезло мне благодаря моей маме, которая однажды привела меня в ТЮЗ на встречу с директором театра Юрием Ошеровым.
– А почему из Саратова вы направились в Школу-студию МХАТ? И не Сергей ли Пускепалис, который преподавал в ТЮЗе, посоветовал его вам?
– Да нет, вы знаете, там как-то несколько факторов сложилось. Школа-студия, на мой взгляд, лучший вуз театрального мастерства. Мне на тот момент было 23 года, я не был связан семьей, у меня тогда начались какие-то безотчетные ночные выходы в город, когда я просто бродил или вылезал ранним утром на крышу высотки и наблюдал за происходящим, думал. В результате чего я и принял решение уехать. Несколько моих старших товарищей в какой-то момент исчезли и потом я узнавал, что они поступили в Школу-студию МХАТ. Короче, я решился, мне хотелось учиться!
– В Школе-студии МХАТ вашими однокурсниками были Софья Каштанова, Роман Маякин, Анастасия Панина, Антон Пампушный, известные и популярные актеры сегодня. Какие с ними отношения?
– У нас есть общий чат, где мы общаемся. Антон Пампушный вообще живет в Германии и только периодически приезжает, когда ему предлагают сыграть что-то здесь. Мы прекрасно общаемся, но виртуально, а хотелось бы почаще это делать живьем. Мы дружный курс. И это было счастьем — учиться в Школе-студии у таких мастеров профессии. Ведь в Саратове, понятное дело, я в силу своего возраста ничему не учился, просто, может быть, учился отношению людей к профессии. А вот навыки стал формулировать и получать уже в Школе-студии. Да что там говорить, проснулся я вот так поздно, в 23 года! Я помню тот момент, когда Видмантас Силюнас читал лекцию по зарубежной литературе, он человек энциклопедических знаний. И вот он говорил, говорил, говорил и его мощный интеллект меня разбудил, как будто в моей голове пара извилин прорезались в один миг. Помню, как полоска света двигалась по стене аудитории в Школе-студии, я смотрю на нее и вдруг просыпаюсь. Я чувствую, что вышел на какой-то новый уровень, что голова моя не только, чтобы есть в нее. Это произошло в 23 года благодаря Силюнасу, который своими длинными речевыми оборотами как-то пробудил мое воображение. И это было удивительное событие, очень радостный вход в осознанность!
– Почему некоторые актеры говорят, что дружить с коллегами по цеху нельзя, мешают профессиональные болячки: ревность, зависть, звездная болезнь, тщеславие?
– Интересный вопрос, поскольку это происходит на самом деле. Ведь в театре довольно сложно дружить, потому что силен дух соперничества. Актеры часто люди очень эгоцентричные, страдающие гордыней. Но надо сказать, все меняется, когда они наконец чувствуют себя реализованными, понимая со временем, что места хватит всем. Тогда они начинают интересоваться другими. Хотя здесь мы все же про приятельские отношения говорим. Настоящая дружба прорастет на любой почве.
– Сегодня вы можете назвать другом кого-то своим из коллег?
– Да, конечно. У меня есть самый первый мой друг, это еще по Саратову, мой однокурсник Алексей Чернышев, который сейчас закончил мастерскую Юрия Погребничко, стал режиссером и актером в театре «Около дома Станиславского». Еще могу назвать своим другом режиссера Дмитрия Грибанова, с которым мы работали три сезона над сериалом «Грант» и на сезоне «Вампиров средней полосы». Леша Быстрицкий так же прекрасный мой дорогой друг. Ну и мою супругу Наташу (актриса Наталия Лесниковская — прим. авт.) считаю лучшим и главным другом.
– Вы пришли работать во МХАТ, когда впервые назвали Олега Табакова великим человеком, «который с успехом совмещал в себе талантливейшего артиста и первоклассного кризисного менеджера»?
– Ну, сказал-то я, наверное, повторяя за кем-то, это было довольно давно. А вот его величина и после смерти продолжает раскрываться для меня в еще больших масштабах. Он был всем для нас, он был ну невероятно огромным непререкаемым авторитетом. Он, кстати, мог запросто поинтересоваться тем, что происходит в моей жизни, неожиданно позвонив по телефону. Жаль, что разговора тогда не получилось. Я от неожиданности просто не нашел слов! Ну, представьте звонит вам живой Бог и такой: «Как ты?» И ты поверить не можешь, что ему интересно, что происходит у тебя!
– В 2017-м году покинули МХАТ, но через пять лет вернулись снова. Знали, что отлучка будет временной?
– Нет, я не знал. Может быть, у меня были какие-то предчувствия, ощущение несправедливости. Но проблем не было никаких с моим возвращением. Я никогда не подводил театр, ни разу не было такого, чтобы я не приехал или оказался нетрезв на спектакле, никакой подставы.
– А что все-таки с уходом?
– Все произошло совершенно по-дурацки. Я захотел учиться режиссуре и поступил к Алексею Попогребскому, но учиться не стал, испугался потерять театр и договаривался с Ольгой Хенкиной, правой рукой Табакова, что, мол, давайте я буду совмещать учебу и работу в театре. Когда отучусь, поставлю во МХАТе спектакль. Она согласилась, договорились вроде бы, а в конце сезона сказала: «Я думала и надумала, все-таки увольняйся». Я уволился, но учиться все равно не стал, потому что мама умерла, и я как-то на подвиги оказался неспособен. А дальше меня затянули съемки, но это, конечно, все мои оправдания, потому что кто-то учится, даже воспитывая маленького ребенка.
– Вы снялись в продолжении трогательной картины «Пальма», она о непростой судьбе собаки. Признайтесь, почему согласились?
– Я вообще считаю работу в этом проекте своей победой. Потому что мой персонаж задумывался сценаристом изначально совсем другим, невероятно озлобленным. Надо было нам в истории такого персонажа, как воплощение всего самого негативного. Я сделал его не злым, а правильным таким солдафоном, бездушным и в этом смешным. Продюсер и режиссер пошли мне навстречу. И вот, как мне кажется, получился интересный герой. Правда, зритель так не считает. Я периодически отслеживаю один киносайт, где люди могут оставлять комментарии или выставлять оценки ролям. Судя по оценкам, эта моя роль не является одной из самых удачных. Хотя по мне, это победа и развитие моего персонажа в следующих частях «Пальмы».
– То есть вам понравилось примерять на себя образ начальника службы безопасности?
– Мне понравилось придумывать его, да. В качестве прототипа я взял эксцентричного дядю-тренера из YouTube, в трусах и с голым торсом, который говорит: «Что? Жрешь, тварь, собака! А ну, ко мне на ковер!»
– Что было сложно, что далось легко?
– Пожалуй, не было никаких сложностей, кроме дороги. Мы снимали первую часть в Подмосковье, но приходилось летать также в Минск. Каких-то сложностей на площадке не случалось. Когда снимали вторую часть, тоже были просто небольшие затруднения по передвижениям. У нас была финальная смена, мы снимали лето глубокой осенью, стоим в рубашечках и тут вдруг пошел снег! Плотно так. Он везде, на плечах, на шляпе, на усах. И вот мне интересно, как это исправят, что придумают. Наверное, как-то на компьютере будут колдовать. Это не то, что две снежинки упало. Вот это было непросто, невероятно холодно. Посмотрим, что получится из этого.
– А вот в подобных вещах, когда приглашают сняться в продолжении, деньги, популярность проекта играют решающую роль?
– Бывает такое. Но зачастую продолжение бывает хуже первой части, проект деградирует, так как меняется режиссер. К счастью, к «Пальме−2» это не имеет отношения. Мы как-то с большим удовольствием работали, надеюсь, что будет очень весело.
– После детектива «МУР есть МУР», говорят, вы настолько «намозолили» глаза режиссерам, что потом отбоя от предложений не было…
– Нет, нет, нет, это совсем не так было! Я так хотел с этой маленькой ролью быть побольше в кадре, что все время лез даже туда, где меня не стояло (смеется). На что, собственно, раздраженный оператор сказал режиссеру Дмитрию Брусникину: «Дим, ну этого здесь вообще не было, чего он везде лезет?». Брусникин просто подошел и аккуратно мне так: «Игорь, в этой сцене тебя нет, уйди, пожалуйста, из кадра».
И не случилось после этой картины у меня никаких взлетов. Я какое-то время снимался только у Брусникина, тройку лет, пожалуй, только у него, а дальше уже, когда я познакомился со своим агентом Анастасией Леоновой, тогда я более-менее начал свой путь с небольших ролей. И только в последние несколько лет стали появляться какие-то по-настоящему интересные предложения. Хотя есть немного раздражающая вещь: удачно сыграл бандита и этот образ, как хвост, тянется за тобою, предлагают играть похожие роли. Этот криминальный мир нужно уже просто оставить в прошлом.
Апофеозом стала последняя наша работа с режиссером Алексеем Быстрицким. Тем летом мы снимали с ним в Ярославле «Стажник−2» о противостоянии росгвардейца и бандитов. Так вот там мы играем таких невероятно черных, страшных и просто безнадежных на всю голову бандитов, что наши «звукачи» (звукооператоры, — прим.) шутили: «Ребят, вот посмотришь в плейбек, суки вы, конечно, а пообщаешься — суки конченые» (смеется). И я сказал тогда своему агенту: «Настя, завязываем с криминалом, я по этому поводу сказал все и уже повторяюсь». Хватит, тем более, что артист и роль в восприятии зрителя сливается в одно, и меня самого наделяют качествами сыгранных героев. Относятся определенным образом — так, что тошно становится и хочется напомнить, что я играю не одних бандитов’.
– Вы мечтали когда-нибудь играть женские роли, как это произошло в спектакле «Макбет», поставленном на сцене МХАТа польским режиссером Яном Клятой?
– Нет, я не мечтал никогда, хотя это интересно. Я пытался играть леди Макбет в этом спектакле, и мы решили сделать эту роль как темную сторону Макбета. Я начинал в юбке, которая с помощью ведьм в процессе первого монолога превращалась в смирительную рубашку сумасшедшего. Начало многообещающее, да? Но и только. Теперь совершенно уверенно скажу, это был самый неудачный спектакль за всю мою карьеру! Олег Павлович Табаков, по-моему, впервые за все время, сколько я его знал, даже не нашелся, что сказать. Посмотрев спектакль, он просто ушел, настолько это было вразрез с его пониманием театра. Так я здорово задел режиссера, который считается гением, наверное, и по сей день в Европе. В этом спектакле было все: и ростовые куклы, и дроны с лопатами, и шарики, и полуголые студенты, и какие-то дорогущие костюмы, и огромные плазменные экраны, транслирующие кровавый шутер, только вот не сливалось это все в песню! Просто щемящая пустота внутри артиста при всем богатстве мультимедиа. Ну такой вот польский театр был. Табаков тогда просил Константина Богомолова довести до ума спектакль после того, как Клята уехал, но спектакль просуществовал недолго.
– Вы несете ответственность за свою работу, и в чем это заключается?
– Для меня важно, чтобы моя работа не основывалась на случайностях, я стараюсь верифицировать происходящее с героем, избегать тривиальных решений, лежащих на поверхности. Важно быть убедительным, чтобы зритель верил в происходящее. Я стараюсь серьезно относиться к тому, что делаю. Конечно, у меня уже нет тех наивных мечтаний, с которыми я пришел в театр. Тогда мне казалось, будь искренним, самозабвенно работай и сможешь изменить мир. Сейчас я все больше думаю, что мы просто даем людям какой-то короткий миг отдыха, возможность забыться и не способны на самом деле ничего изменить. Но я стараюсь не погружаться в эти мысли с головой, постоянно вытаскиваю себя из тотального скепсиса. Я хочу надеяться, что мы все-таки заставляем молодых людей меняться в лучшую сторону, точнее, настраиваем их на правильный лад. Мы про добро, про человечность, про разум. Знаете, как у Игоря Губермана:
«Именно поэты и шуты
в рубище цветастом и убогом –
те слоны, атланты и киты,
что планету держат перед Богом».
– Вы снимаетесь в разных жанрах. Что больше нравится самому?
– Сейчас мне больше всего нравится комедия, как самый сложный жанр, и потому что она требует очень хорошей формы. Комедия — это темп, это ритм, азарт. Сейчас мы снимаем сериал «Олдскул» с Марией Ароновой в главной роли. Это сериал про школу, где она играет математичку крутого нрава, а я играю влюбленного в нее завхоза. Там невероятно смешные сцены. У меня нелепейший герой, которые может стать одним из самых смешных в моей актерской копилке. И на наше счастье, на площадке кроме режиссера еще и сценарист сидит на плейбеке. И если они понимают, что не работает какая-то шутка, сцена, они прямо на плейбеке дописывают текст, предлагают другой вариант, в итоге высекается юмор. Это счастье для актера, просто будь в форме и приходи с желанием работать!
– Как вы относитесь к тому, что вас сравнивают с актером Игорем Савочкиным, что думаете о подобных параллелях?
– Ну, это забавно иногда. От этого мне ни холодно, ни жарко. Меня и с Валерием Гаркалиным сравнивали, фотография такая в интернете гуляет. Действительно, архитектура лица очень похожа. Там кто-то даже задавался вопросом, а уж не сын ли с отцом они на самом деле, потому что сходство сильное. Забавно это все, забавно. А еще немножечко смешно, когда меня с Денисом Дороховым путают, я уж не знаю почему. С Юрием Чурсиным тоже, бывает.
– Вы упоминали супругу Наталию, с которой поженились в 2021 году. Как вы с ней познакомились?
– Мы познакомились на проекте и как-то сразу влюбились. Довольно быстро стали жить вместе. У нас уже появились кроме Наташиных двух парней, наши двое. То есть у нас четверо сыновей — футбольная команда (смеется). И скучно нам, как вы понимаете, не бывает никогда.
– А как нашли общий язык с Наташиными сыновьями Егором и Марком?
– Довольно сложно, но можно договориться. Конечно, не всегда это гладко. Иногда у нас бывает и горячо — споры, крики. Но все-таки мы выруливаем в спокойные отношения, в попытку понять друг друга. Мы стараемся это делать. Хотя все очень непросто, скажу я вам. Но пока мы ведь все живые (смеется).
– А у Егора с Марком не возникала ревность, когда появились их братья?
– Может быть она была. Это я так предполагаю просто. Скрытая какая-то. Я один раз заметил, как Марк очень внимательно смотрит на меня, когда я общаюсь с Петькой. Он, наверное, хотел прочувствовать разницу. Я поймал один раз этот его внимательный взгляд. А так они их очень любят. Егор самый старший, он вообще в своем микрокосмосе пребывает. Марк очень любит и Петьку, и Федьку. Постоянно целуется, обнимается с ними, играет. Марк такой тактильный человек.
– А как с Наташей происходит обсуждение предлагаемых ролей? Вы ей советуете что-то от себя?
– Да, но, пожалуй, у нас тут игра в одни ворота пока. Наташа полностью в детках. Мне бывает нужен ее опыт, нужен ее глаз. Я часто записываю с ней самопробы. Мы разбираем ту или иную работу. И это тоже счастье — делать ее со своим человеком, когда ты разговариваешь на одном языке, когда вы понимаете друг друга. Поэтому она мой главный друг. Она вообще мое все. Она — моя удача!
– Скажите, как вы восстанавливаетесь, когда появляется усталость? Что вам для этого нужно?
– Как у всех — сон в неограниченном количестве. У меня каких-то особых оригинальных решений и рецептов нет. Только сон. Еще прогулки с детьми.
– У вас что-то меняется с возрастом в ощущениях?
– Да, многое меняется, формулируется, переосмысливается. Я вообще считаю, что в сорок все только и начинается на самом деле. То есть до сорока у нас репетиция взрослой жизни. Для себя я уже железно сформулировал одну вещь: я должен своим детям привить бережное отношение к своему телу, чтобы в сорок лет — период осмысленности, когда ты более-менее понимаешь себя и окружающих, когда полнота жизни начинает ощущаться как никогда — быть здоровым человеком.
– А вас не пугает неумолимый отсчет времени?
– Да, пугает, что не успею детей поднять. Потому что мы все-таки в последний вагон заскочили. Когда мне будет шестьдесят, им будет по двадцать. Но это и накладывает на меня ответственность, заставляет отказаться от вредных привычек, от всего того, что разрушает мое здоровье, мою жизнь. Это заставляет меня улучшаться. Дети для меня все, это мой двигатель. Все то, что заставляет меня радоваться, работать, жить.